Меч мертвых [= Знак Сокола ] - Андрей Константинов

– Жильё рядом!

– Да нету здесь никакого жи… – начал было Искра. Однако мгновением позже запах тёплого дымка достиг и его обоняния, и боярский сын пристыженно умолк на полуслове. Потом поправился: – Раньше-то здесь люди не жили…

– А теперь, выходит, живут, – сказал Харальд. – Глянем? Может, зимовье разбойничье…

– Или оборотень домой прибежал, – кивнул Искра. – Глянем, как же иначе.

Что оборотень, что разбойники – было одинаково страшно. Герои, совсем не ведающие страха, родятся раз в поколение. Остальные закаляют свой дух, каждодневно одолевая боязнь. Два юных воина переглянулись и пошли против ветра, навстречу слабому запаху дыма.

Это было старое, очень старое зимовье, неведомо кем и когда выстроенное вдалеке от людских селений и троп. Крохотная, вросшая в землю избушка едва казалась над сугробами низко нахлобученной крышей. Тот же Тойветту, ижор-проводник, наверное, знал о ней, но сам вблизи не бывал и потому не повёл к ней новогородцев, думая – от старости давно уже развалилась, да и грех, пожалуй, вести под такой кров знатных охотников. А может, дед Тойветту так и умер, не рассказав о зимовьюшке востроглазому внуку, – ещё во времена его, деда, юности стояла вся покосившаяся, вот-вот рухнет, толку с неё!..

И тем не менее – стояла по сей день и разваливаться не собиралась. Как можно разваливаться, когда внутри опять живёт человек?

Этот человек стоял перед дверью, держа в руках несколько деревяшек, вынутых из поленницы, и смотрел на Харальда с Искрой. Он заметил их раньше, чем они его. Вряд ли его обрадовало их появление. Тот, кто устраивается жить на отшибе, в безлюдном сердце лесов, редко привечает гостей. Но и враждебные помыслы, если они у него были, оставались тщательно скрыты. Он просто стоял и смотрел. Ждал, что станут делать они.

– Оборотень… – щурясь против солнца, выдохнул Харальд.

Действительно, человек был одет в короткую шубу, скроенную из пушистого волчьего меха. И косил на юношей одним глазом из-под надвинутой шапки. Второй глаз и половина лица прятались в глубокой тени.

– Разбойник… – сглотнул молодой Твердиславич. Ибо рожа у незнакомца вправду была самая разбойничья. И он… не боялся.

Их было двое, оба вооружённые и притом налегке – ясно же, что через лес, не намного отстав, поспешают храбрые отроки. Человек был один. Но стоял так спокойно, словно никакой опасности для него не было и быть не могло. Даже вроде раздумывал, что ему делать с двоими, негаданно вышедшими к его лесному жилью. Ему с ними, не наоборот. Он как будто знал за своей спиной немалую силу: свистни – примчатся. Вестимо, разбойник! Не к самому ли знаменитому Болдырю, волкохищной собаке, в гости довелось забрести?..

Искра с Харальдом медленно подходили поближе. Человек бросил поленья, приготовленные для печи, закашлялся и сплюнул на снег. Так кашляют, когда болезнь уже отпустила, но полное здоровье не торопится возвращаться. Искра присмотрелся: и точно, по всем признакам незнакомец совсем недавно болел. И лежал, видать, в лёжку – один в крохотном зимовье, без дружеской подмоги, как-то превозмогая голод и боль… Даже теперь, изрядно окрепнув и встав на ноги, он был тощ, точно волк, кое-как зализавший тяжёлые раны…

…И, похоже, столь же опасен. Искра опамятовался и подумал, что рановато взялся жалеть чужака. Подобная жалость, случается, боком выходит.

Харальд был менее склонен робеть и смущаться при виде незнакомого человека.

– Ты кто таков? – спросил он, когда между ними осталось пять-шесть шагов и они с Искрой на всякий случай отвязали с ног лыжи. – Что здесь делаешь?

Он с лета не давал себе поблажек, стараясь разговаривать со словенами по-словенски, и больше не боялся оплошать в разговоре.

Лесной житель неожиданно усмехнулся. Усмешка вышла неприятная и донельзя кривая, потому что один глаз и половину лица прятала широкая кожаная повязка. Он сказал:

– Я приеду к тебе, сын Рагнара, на твой остров и спрошу тебя о том же. Что ты мне ответишь?

Молодой викинг на миг даже остановился. Дерзкими были речи незнакомца, но не слова огорошили, а то, что человек произнёс их по-датски, и говорил он на родном языке Харальда, как датчанин. И одноглазый откуда-то знал его. Откуда?.. Харальд даже попробовал мысленно стереть с его лица кожаную повязку и уродство, наверняка под нею скрывавшееся. Он всё равно мог бы поклясться любой клятвой, что никогда не видел его. Он сказал:

– Зачем ехать на Селунд? Я и здесь тебе сумею ответить так, как мы, сыновья Лодброка, всегда отвечаем на неучтивые речи…

Его рука не торопясь потянулась к мечу, он не сводил глаз с чужака – как-то тот, безоружный, отнесётся к угрозе? Ведь понимает небось, что двое богато одетых юнцов тоже не одни шастают по чащобам!.. Рассудительный Искра попробовал остановить его.

– Плохо, – покачал головой молодой Твердиславич, – начинать сразу со ссоры! Скажи, чуженин, не видел ли ты вчера на закате где-нибудь здесь подбитого волка? Мы…

Договорить Искра не успел. Харальд вытянул руку, указывая на тёплые сапоги незнакомца:

– Да он венд!.. Это Хрёрека конунга человек!.. Подсыл тайный! Соглядатай!..

Меч коротко зашипел, вылетая из ножен, – Харальд бросился вперёд. О том, что Рюрик послал воеводу Сувора с малой дружиной устраивать возле порогов заставу, в Новом Городе знали. Там пролегала граница, о которой договорились между собою князья, и на своей стороне каждый волен был делать, что пожелает. Однако зимовьюшка, где обосновался одноглазый варяг, стояла – не сказать в глубине новогородских земель, но уж и не на сумежье – прочно по сю сторону. Что делать здесь воину ладожского князя, да ещё тайно?..

…А он был воином, да таким, каких Харальду ещё не доводилось встречать, хоть и ходил он в учениках у лучших бойцов, у старших братьев и у Хрольва ярла по прозвищу Пять Ножей. Он не побежал от меча, не попытался схватить брошенное полено. Шагнул, как показалось Искре, под самый удар, вскинул руки навстречу… Всё произошло гораздо быстрей, чем можно про то рассказать. Левая ладонь одноглазого встретила руку Харальда, опускавшую тяжёлый клинок, и, вписавшись в движение, увела её по безопасному кругу, не дав себя зацепить. А правая, с согнутыми, как кошачьи когти, пальцами, коротко и резко впилась Харальду в лицо. Молодой викинг даже головы отдёрнуть не успел. Он никогда не видел, чтобы так оборонялись от меча. Или так нападали. Ему показалось, будто в лицо – в лоб над переносицей, под подбородок и в обе щеки как раз под глазами – одновременно попали четыре стрелы. Слепящим потоком хлынули слёзы, он понял, что глаз у него больше нет, и хотел закричать, но не смог даже и этого. Способность дышать изменила ему, как и зрение. Он хватал воздух ртом, пока багровая тьма, окутавшая сознание, не превратилась уже в настоящую черноту.

Варяг носком сапога отбросил черен меча подальше от безвольной Харальдовой ладони.

– Когда очнётся этот недоношенный, – устало обратился он к Искре, – скажи ему, что я не подсыл.